Шьем пальто. Хлястик на пуговицах. Обработка хлястиков

Шьем пальто, а это значит, что мы шьем и обрабатываем очень много различных мелких деталей. И именно поэтому обработка пальто трудоемка и сложна.

Сейчас актуальны пальто с хлястиками на спинке.

Они могут располагаться на различном месте (выше или ниже), могут быть различны по форме (она может очень сильно варьироваться), могут быть на петлях и пуговицах или же на кнопках, а также возможно большое количество других различий.

Хочу рассказать об обработке хлястика на пуговицах в пальто.

1. Вырезаем из ткани две детали хлястика.

НО! Ткань для пальто чаще всего используется толстая и объемная. Исходя из этих показателей лучше, если внутреннюю часть хлястика выполнить из подкладочной ткани.
Из подкладочной ткани деталь вырезается чуть меньше (для образования канта).
Вырезали.
Теперь проклеиваем клеевой. Проклеиваем обе части.
Для пальто, в качестве клеевой, лучше всего использовать клеевой дублерин.

2. Складываем две детали лицевыми сторонами внутрь и скалываем их булавочками.

3. Поверх булавочек прокладываем строчку, оставляя небольшую дырочку для дальнейшего выворачивания. Не забываем ставить закрепки в начале и в конце строчки.
Вынимаем булавки.

4. Подрезаем уголки, если в детали присутствуют углы, а если есть закругления, то нам всеравно нужно подрезать припуски.
На закруглениях высекаем припуски углами, чтобы они хорошо ложились на закруглениях.

5. Выворачиваем хлястик и выметываем кант на внутреннюю часть (т.е. на подкладку).
А вот если обе детали из основной ткани, то можно и не выметывать кант.

6. Прокладываем отделочную строчку. Приутюживаем и вынимаем наметку.

7. Меня не устроило качество отстрочки и, поэтому я вытащила нитку из ткани, а затем настрочила ее поверх отделочной строчки.

8. На готовом хлястике делаем петли. На спинке пришиваем пуговицы и пристегиваем хлястик.

пальто пальто с хлястиками 5478 / Прочие товары

ПАЛЬТО ПАЛЬТО С ХЛЯСТИКАМИ

РЕКОМЕНДАЦИИ ПО ВЫБОРУ ТКАНИ: плащевая ткань.

А ТАКЖЕ ВАМ НЕОБХОДИМО: клеевая прокладка; 1 разъёмная застёжка–молния; 7 пряжек; блочки; подкладка; 2 застежки-молнии для кармана; подплечники; подокатники.

ЕСЛИ НА ЛЕКАЛАХ ДВОЙНОЙ КОНТУР, ТО ЛЕКАЛА ДАНЫ С ПРИПУСКАМИ НА ШВЫ,

ЕСЛИ КОНТУР ОДИНАРНЫЙ, ТО ЛЕКАЛА ДАНЫ БЕЗ ПРИПУСКОВ НА ШВЫ.

ПРИПУСКИ НА ШВЫ: все швы 1 см припуск на подгибку низа 3,5 см изделия и 3 см на подгибку низа рукава.

ВНИМАНИЕ! ПРЕЖДЕ ВСЕГО, РАСПЕЧАТАЙТЕ БУМАЖНЫЕ ВЫКРОЙКИ И РАЗЛОЖИТЕ ИХ НА ШИРИНУ ТКАНИ (ширина ткани может быть от 90 см до 150 см) ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ВЫЯСНИТЬ, СКОЛЬКО МАТЕРИАЛА ВАМ ПОТРЕБУЕТСЯ (не забудьте учесть парные и симметричные детали).

ПРИ СТАЧИВАНИИ ДЕТАЛЕЙ ОБРАЩАЙТЕ ВНИМАНИЕ НА  НАДСЕЧКИ  —  ОНИ ДОЛЖНЫ СОВПАДАТЬ!

РАСКРОЙ:

Из основной ткани:

1. Планка под молнию – 2 детали

2. Стойка – 2 детали

3. Центральная часть спинки – 2 детали

4. Боковая часть спинки – 2 детали

5. Боковая часть полочки – 2 детали

6. Центральная часть полочки – 2 детали

7. Подборт – 2 детали

8. Накладной карман – 2 детали

9. Обтачка верхнего кармана – 2 детали

10. Большая подкладка верхнего кармана – 1 деталь

11. Листочка – 4 детали

12. Шлевка под ремень – 1 деталь

13. Верхняя часть рукава – 2 детали

14. Нижняя часть рукава – 2 детали

15. Пояс – 4 детали

16. Хлястик в воротник – 1 деталь

17. Хлястик под пряжку – 6 деталей

18. Хлястик для рукава – 2 детали

19. Обтачка горловины спинки – 1 деталь

Из подкладочной ткани:

1. Малая подкладка верхнего кармана – 1 деталь

2. Центральная часть спинки – 2 детали

3. Боковая часть спинки – 2 детали

4. Центральная часть полочки – 2 детали

5. Боковая часть полочки – 2 детали

6. Верхняя часть рукава – 2 детали

7. Нижняя часть рукава – 2 детали

8. Подкладка накладного кармана – 2 детали

ИЗ КЛЕЕВОЙ: подборт, центральная часть полочки, стойка, листочка, планка, долевик.

ОПИСАНИЕ РАБОТЫ:

1. Продублировать клеевой подборт, центральную часть полочки, стойку, листочку, планку.

2. Наметить и стачать вытачки на полочке. Высечь глубину вытачки и разутюжить вытачку. Проложить отделочную строчку вдоль вытачки на расстоянии 0.5 см. Стачать и заутюжить рельефные срезы на полочке. Проложить отделочную строчку вдоль рельефа на расстоянии 0.5 см.

3. Наметить и стачать вытачки на спинке. Заутюжить вытачки к центру и проложить отделочную строчку вдоль вытачки на расстоянии 0.5см. Стачать и заутюжить рельефные срезы на спинке. Проложить отделочную строчку вдоль рельефа на расстоянии 0.5 см. Стачать и заутюжить средний срез спинки. Проложить отделочную строчку на расстоянии 0.5 см от среднего шва.

4. Наметить место расположения верхнего кармана на полочке. Вход в карман продублировать долевиком. Уточнить расположение верхнего кармана на полочке. Сложить обтачки кармана пополам изнаночной стороной внутрь и заутюжить. Наметить вспомогательную линию на обтачках кармана параллельно сгибу обтачки для её притачивания. Наметить вспомогательные линии параллельно входу в карман для притачивания обтачек кармана. Притачать обтачки к полочке. Концы строчек закончить у параллельных линий разметки карманов. Проверить правильность притачивания обтачек с изнаночной стороны (строчки должны быть параллельны). Прорезать вход в карман. На расстоянии 1-1.5 см от конца кармана сделать наклонные разрезы. Через полученное отверстие обтачки вывернуть на изнаночную сторону, края выправить, концы обтачек поправить. Закрепить концы кармана с изнанки двойной обратной строчкой по основанию углов. Застёжку-молнию положить под края входа в карман так, чтобы зубчики были видны. Втачать молнию и притачать подкладку кармана к припускам обтачек. Стачать подкладку кармана и обметать.

5. Сложить детали листочки лицом к лицу и обтачать верхний срез листочки. Приутюжить листочку. Наметить место расположения листочки на кармане. На листочке наметить линию притачивания к карману, промеряя ширину. Положить листочку на карман и приметать, совмещая намеченные линии. Сложить детали кармана и подкладки кармана лицом к лицу к намеченной верхней и нижней линии вместе с листочкой и притачать. Проверить правильность притачивания листочки и кармана с изнаночной стороны (строчки должны быть параллельны, а расстояние между ними равно ширине листочки в готовом виде). Удалить нитки временного соединения. Прорезать вход в карман насквозь. На расстоянии 1-1.5 см от конца кармана сделать наклонные разрезы (осторожно, не задевая листочку). Через полученное отверстие листочку и подкладку кармана вывернуть наизнанку, края выправить. Закрепить концы кармана с изнанки двойной обратной строчкой по основанию углов. Заутюжить стороны верхнего и нижнего кармана по лекалу припусками внутрь. Наметить место расположения кармана на полочке и настрочить.

6. Вложить хлястик в воротник вдоль посередине лицевой стороной внутрь. Обтачать хлястик в воротник с трех сторон, оставляя небольшое отверстие для выворачивания. Вывернуть хлястик и приутюжить. Проложить отделочную строчку по контуру хлястика на расстоянии 0.2 см от края. Одеть пряжку на хлястик. Конец хлястика отогнуть на изнаночную сторону, образуя петлю, и настрочить. Наметить и пробить блочки на хлястике. Обработка хлястиков под пряжку, в рукав и пояса аналогична.

7. Шлевку сложить пополам вдоль детали лицевой стороной внутрь, уравнять срезы и обтачать на расстоянии 0.5-0.7 см от срезов. Затем вывернуть, шов выправить, располагая его на сгибе или образуя кант на внутреннюю сторону шириной 0.1–0.2 см, и приутюжить. Нарезать шлевку в соответствии с разметкой.

8. Приложить пояс с блочками к надсечкам на боковой части полочки и притачать к припуску. Приложить хлястики с пряжками к центральной части полочки и передней части рукава, притачать, отвернуть и настрочить. Приложить хлястик для рукава к локтевому срезу рукава и притачать к припуску.

9. Стачать и разутюжить плечевые и боковые срезы. Втачать стойку в горловину полочки и спинки. Сложить планку вдоль посередине лицом к лицу и обтачать верхний и нижний углы. Высечь углы и вывернуть планку. Приутюжить планку. Притачать застежку-молнию к планке (обратите внимание: правая планка внешняя, а левая внутренняя).

10. Стачать и разутюжить плечевые срезы подборта и обтачки. На деталях кроя из подкладочной ткани стачать швы и втачать рукава, оставляя в правом переднем шве рукава отверстие. Заутюжить припуски подкладки. Подкладку притачать к внутренним срезам подбортов и стойке.

11. Приложить заготовленные планки к полочкам. Проверьте правильность расположения деталей на правой полочке: деталь полочки, планка, молния; на левой полочке: деталь полочки, молния, планка (смотрите технический рисунок). Притачать планку к полочке. Подборт наложить на полочку и одним швом обтачать нижний угол, край борта и верхний срез воротника. Углы высечь, вывернуть и приутюжить. Настрочить шлевки на стойку по разметке. Удалить булавки. Припуски швов втачивания стойки разутюжить и скрепить близко к швам.

12. Стачать и разутюжить локтевой срез рукава. Стачать и разутюжить передний срез рукава. Заутюжить низ рукава.

13. Втачать рукава в пройму по надсечкам. Втачать подплечники и подокатники.

14. Наметить и заутюжить низ пальто. Обтачать подкладкой низ рукава и пальто. Скрепить подкладку с изделием по талиевым швам. Вывернуть пальто на лицевую сторону через отверстие в рукаве. Стачать отверстие в рукаве.

Читать «Пальто с хлястиком. Короткая проза, эссе» — Шишкин Михаил Павлович — Страница 1

Михаил Шишкин

Пальто с хлястиком: короткая проза, эссе

Фото автора на задней сторонке переплета Евгении Фролковой

В книге использованы фотографии из личного архива автора и из Центра Роберта Вальзера в Берне, работы Юрия Транквилицкого, Александра Стернина и приобретенные при содействии фотоагентств “Восток Медиа” и “Getty Images Russia”

Пальто с хлястиком

Есть известная полицейская фотография Роберта Вальзера, сделанная на месте его смерти: зима, белый косогор, следы в глубоком снегу, человек, упавший навзничь, разбросав руки. Стариковская шляпа отскочила в сторону. Таким его нашли дети на рождественской прогулке.

Он описал собственную смерть в рассказе, опубликованном за полвека до своего последнего Рождества. Герой коротенькой истории – неприметный, неприкаянный, никому не нужный, к пущему несчастью в придачу еще и гений, властелин мира. Он устает быть ненужным и уходит от забот так: заваливает мир снегопадом и ложится в сугроб.

Знание собственной смерти все же не привилегия писателя. Просто его легко поймать за руку – в прямом смысле слова – рука записывает то, что ему в какой-то миг открывается. В жизни каждого человека есть такие прорывы. Дырки в материи. Пункты передачи. В такие моменты композитор получает мелодию, поэт – строчки, любящий – любовь, пророк – Бога.

В этот миг встречается то, что в обыденном не пересекается, живет порознь, видимое и невидимое, суетное и сокровенное.

Начинаешь дышать в такт с пространством, в котором все происходит одновременно – и бывшее, и еще не наступившее.

Сущее играло с тобой в прятки, пряталось за прошлым и будущим, как ребенок, который в прихожей втиснулся под шубы на вешалке, а теперь выскочил, потный, счастливый, заливается смехом, мол, вот он я! Как же ты так – ходил мимо и не видел! Теперь тебе водить!

В такую минуту увидеть собственную смерть – пустяк, потому что предстает в своей восхитительной очевидности знание, что я никогда не рождался, а был всегда. Вдруг приходит понимание: не нужно цепляться за жизнь, потому что я и есть жизнь. И это не я чувствую, что у леса прелый запах изо рта, а это вселенная принюхивается к себе моими ноздрями.

Наверно, если чем-то можно измерить прожитую жизнь – то количеством этих отпущенных тебе встреч.

Очень хорошо помню, как я испытал это в первый раз. Мне одиннадцать. Запах горящих под Москвой торфяников. Мглистые дачные утра 72-го. Привкус гари у всего, даже у горячей клубники с грядки. Мама едет в отпуск в дом отдыха на Верхней Волге и берет меня с собой. Одно из моих первых путешествий.

Шли дожди, мы жили в отсыревшем комарином домике, и сначала было скучно, несмотря на то, что каждый вечер крутили кино, но потом погода наладилась, в столовой у нас за столом появился новый сосед, дядя Витя, и жизнь наша преобразилась. Мы с ним купались, катались по Волге на моторке, ходили в лес. Дядя Витя был жилист, златозуб, без конца смешил маму своими историями. Из его шуток я половину не понимал, но рассказывал он так, что не смеяться было невозможно. Мамин новый знакомый мне очень нравился. Еще меня сразило, что он работал в тонвагене. Наверно, уже тогда меня завораживали слова.

Ну вот, без спроса называю того подростка мной, хотя совсем не уверен, что он согласился бы признать себя во мне нынешнем, седом, прожившем жизнь болезненном зануде с выпершим бесстыжим брюхом. Он очень удивился бы: какой же это я? Не знаю, нашелся бы я, что ему ответить. Вряд ли. Меня зовут как его – ну и что?

Из историй дяди Вити почему-то запомнилось, как в детстве, катаясь на коньках по реке, он с мальчишками иногда находил вмерзших в лед лягушек. Если на них пописать, они оживали и начинали шевелиться. А еще про войну. Он рассказывал про штрафников, которых могло спасти только ранение. Смыл свою вину кровью – возвращают награды и звание. И вот они устраивали самострелы – в руку или ногу через буханку хлеба, чтобы не оставался пороховой нагар.

Мне в голову не приходило, что мама любила танцевать, а теперь она каждый вечер ходила с дядей Витей на танцы.

Однажды мама заговорила со мной каким-то непривычным голосом. Она попросила, если дядя Витя спросит меня о папе, ответить, что он умер.

Я удивился:

– Но ведь он не умер. Он просто переехал.

Она прижала мою голову к груди:

– Но ты же у меня умница и все понимаешь.

Я ничего не понимал, но кивнул.

И стал ждать, когда дядя Витя спросит меня о папе.

Странно было смотреть, как мама румянилась, пудрилась, подводила глаза, красила губы, прыскала себе на шею духами, делала маникюр – в нос бил острый запах лака. Я такой ее не знал раньше.

Мама была учительницей, преподавала русский и литературу, к тому времени она стала уже директором нашей 59-й на Арбате. Я ездил вместе с ней с первого класса через весь город – сперва с Пресни, где мы жили в коммуналке, потом из Матвеевской, где получили двухкомнатную в новостройке.

Понятно, она хотела, чтобы ребенок был под боком, в ее школе, но мне это сильно осложняло жизнь. Ее идеалом был какой-то учитель, преподававший математику и уже ушедший на пенсию. У того в классе учился сын, знавший этот предмет лучше всех, но когда отец вызывал его к доске, то даже на правильное решение задачи всегда говорил: “Садись, три”. Что-то подобное мне, например, пришлось испытать, когда наш класс делили, кому изучать английский, а кому немецкий. Я хотел пойти в английскую группу – и имел на это все основания, потому что немецким как бы наказывали тех, кто плохо учится: мол, будешь плохо учиться, пойдешь в немецкую группу. Я учился хорошо, но мама записала меня именно туда, куда я не хотел. Чтобы никто из родителей ее не смог ни в чем упрекнуть. На первом месте у нее была школа, а все личное, семейное – на втором.

Ее поколение выросло под плакатом “Родина-мать зовет!”

Может, она и в Афганистан меня отправила бы не только с болью, но и чувством исполненного долга матери перед отечеством, если бы я не поступил после школы в институт с военной кафедрой. Не знаю. Кстати, очевидно, я до сих пор офицер запаса той несуществующей армии несуществующей страны. Принес ведь когда-то в военных лагерях под Ковровом клятву защищать до последней капли крови разбежавшуюся вскоре отчизну. Помню, нужно было поцеловать красное знамя, поднес к губам, а оно на меня пахнуло копченой рыбой. Наверно, наши начальники пили пиво с рыбкой и вытирали о бархатное полотно руки.

Тогда, в школе, я, конечно, не осознавал, как тяжело было маме и всем нашим учителям: перед ними стояла задача без решения – учить говорить детей правду, вводя их в мир лжи. По писаному закону нужно говорить правду, а по неписаному: скажешь правду, потом не расхлебаешь.

Они нас учили лжи, в которую сами не верили, потому что любили и хотели спасти. Конечно, они боялись неправильно сказанных слов, но еще больше, чем за себя, они боялись за нас. Ведь в стране шла смертельная игра в слова. Нужно говорить правильные и не говорить неправильные. Границу никто не проводил, но каждый в себе этот рубеж чувствовал. Учителя пытались спасти правдолюбивых юношей от глупости, сделать им живительную прививку страха. Пусть сейчас будет немножко больно, но зато потом иммунитет на всю жизнь.

Может, нас плохо учили химии или языкам, но зато мы получали показательные уроки в искусстве выживания – говорить одно, а думать и делать другое.

Боги взрослых давно умерли, но на школьных камланиях нужно было поклоняться им. Школа учила детей рабов смирению. Если хочешь чего-то добиться, нужно научиться произносить мертвые слова на мертвом языке, в котором застаивалась и гнила та мертвая жизнь.

Вообще, что значит быть хорошим учителем?

Очевидно, что хороший учитель при любом режиме должен развивать в детях качества, которые помогут им дальше в жизни, и не будет учить детей идти против течения, потому что им пригодятся совсем другие знания: знания дорожного движения по этой конкретной жизни. Выехал на встречную полосу – попадешь в аварию. Надо развернуться и влиться в общий поток. Хочешь чего-то достичь в этой жизни, зарабатывать прилично, обеспечивать семью, детей – надо влиться в общий поток: ты начальник – я дурак, я начальник – ты дурак, трудом праведным не построишь палат каменных, с волками жить – по-волчьи выть.

Мужские пальто шинель

Мужское пальто шинель

Слово «шинель» восходит к французскому chenille – утренний костюм. В английском шинель – greatcoat – обозначало особый вид верхней одежды до щиколоток, который считался прообразом других видов пальто. Также оно имело еще одно название watchcoat (to be on watch – нести вахту), которое было незаменимо для моряков, которые несли вахту в суровых погодных условиях.

Как выглядит мужская шинель

Шинель – это двубортное пальто с глухим отложным воротником, складкой и хлястиком на спине.

Главными деталями этого фасона являются:

• два ряда металлизированных пуговиц;




• погоны, которые не утратили своей актуальности со времен рождения этого фасона;




• отложной глухой воротник рубашечного типа;




• широкий пояс-ремень;




• хлястик на спине. Он стягивал излишнюю ткань и создавал полуприталенный статный силуэт со складками на спине, а также поддерживал пояс, на котором закреплялись нож-штык и патронаш;




• манжеты с отворотами.

История появления шинели

Впервые шинели надели английские военные в XVII веке. В 1800 году герцог Кентский подписал указ о принятии новой форменной одежды в Британской Северной Америке. И уже через некоторое время шинели из синего сукна были на всех офицерах британской армии. В это же время новая форменная одежда появляется и у российских пехотинцев, но уже темно-зеленого и белого цветов. В России она изготавливалась из плотного сукна, подбитого мехом. В XIX веке эта верхняя одежда легко вошла в гардеробы гражданского населения: от ценителей модного искусства, чиновников до студентов и гимназистов.

Воротник и манжеты, изначально предназначенные для защиты лица и рук от ветра и осадков, можно было отвернуть. В начале своей истории шинель имела небольшой кейп на плечах, который также создавал дополнительный комфорт, удерживая тепло, и служил как мини-плащ, защищая от дождя.

Позднее появились знаки отличия на воротнике. У командующих воротники были меховыми в зимнее время года или с красными или синими полосками. Синие и красные отвороты и канты в швах означали принадлежность к определенному роду войск. Версия шинели под названием British warm overcoat стало его интерпретацией с более сглаженным кроем, двубортной застежкой, эполетами, заостренными лацканами воротника и кожаными пуговицами. Традиционно оно выпускалось в сером хаки.

В XX веке шинель решились накинуть на хрупкие плечи и женщины. В послевоенные годы они даже перешивали мужскую форму, делая ее более женственной и легкой. Но это была, скорее, необходимость, чем мода, когда в экономически сложное время женщины были вынуждены во что-то одеваться и шить теплую одежду для детей из старой форменной одежды мужей.

Отдельные элементы этого фасона также использовали дизайнеры. В своей коллекции в стиле милитари Кристиан Диор использовал такую деталь, как хлястик, который и сейчас остается очень популярной составляющей мужских и женских пальто и жилеток, создавая приталенный силуэт.

Материалы для пальто шинель

Традиционно для создания шинелей использовалось плотное сукно, которое защищало от влаги, снега и ветра. Оно прекрасно сохраняло тепло и было практичным. Такой материал имел единственный минус – утяжелял верхнюю одежду. Позже стала использовать более легкая мериносовая шерсть, а также кашемир. Сегодня шинели создают еще из твида и кожи. А в российском городе Арамили можно видеть единственный в мире памятник шинели, для которой здесь производилось специальное арамильское сукно. Этот фасон обычно создавался в милитари-оттенках: сером, темно-синем navy blue, темно-зеленом, хаки, коричневом, черном.

Кому подойдет мужское пальто шинель

Мужское пальто этого фасона добавляет элегантности и статусности благодаря графичному крою, особому дизайну полочек и двум рядам пуговиц, сужающихся к талии. Все это придает стройности, подчеркивает подтянутость. Именно поэтому оно идеально смотрится на любой фигуре. Сегодня можно купить шинели приталенного, полуприталенного или прямого кроя. Этот фасон не имеет возрастных ограничений.

С чем носить шинель

Модели, приближенные к аутентичному милитари, будут уместны с вещами в том же стиле. Благодаря своей элегантности они хорошо сочетаются с классикой. Молодежь смело носит их с футболками, джемперами и ультрамодными фасонами брюк. Добавить стоит челси, оксфорды, а для более милитаристких образов – берцы.

Мужская шинель: модная и элегантная верхняя одежда

Этот фасон как никакой другой придает мужественности, статности, уверенности в себе. Поэтому его выбирают респектабельные мужчины и те, кто стремится подчеркнуть свой индивидуальный стиль. В гардеробе такая модель, безусловно, станет лидером среди верхней одежды.

Сноб – Пальто с хлястиком – Июль-август 2010 – Журнал

Вероника Калачева

Он описал собственную смерть в рассказе, опубликованном за полвека до своего последнего Рождества. Герой коротенькой истории – неприметный, неприкаянный, никому не нужный, к пущему несчастью в придачу еще и гений, властелин мира. Он устает быть ненужным и уходит от забот так: заваливает мир снегопадом и ложится в сугроб.

Знание собственной смерти все же не привилегия писателя. Просто его легко поймать за руку – в прямом смысле слова: рука записывает то, что ему в какой-то миг открывается. В жизни каждого человека есть такие прорывы. Дырки в материи. Пункты передачи. В такие моменты композитор получает мелодию, поэт – строчки, любящий – любовь, пророк – Бога.

В этот миг встречается то, что в обыденном не пересекается, живет порознь, видимое и невидимое, суетное и сокровенное.

Начинаешь дышать в такт с пространством, в котором все происходит одновременно – и бывшее, и еще не наступившее.

Сущее играло с тобой в прятки, пряталось за прошлым и будущим, как ребенок, который в прихожей втиснулся под шубы на вешалке, а теперь выскочил, потный, счастливый, заливается смехом, мол, вот он я! Как же ты так – ходил мимо и не видел! Теперь тебе водить!

В такую минуту увидеть собственную смерть – пустяк, потому что предстает в своей восхитительной очевидности знание, что я никогда не рождался, а был всегда. Вдруг приходит понимание: не нужно цепляться за жизнь, потому что я и есть жизнь. И это не я чувствую, что у леса прелый запах изо рта, а это вселенная принюхивается к себе моими ноздрями.

Наверное, если чем-то можно измерить прожитую жизнь – то количеством этих отпущенных тебе встреч.

Очень хорошо помню, как я испытал это в первый раз. Мне одиннадцать. Запах горящих под Москвой торфяников. Мглистые дачные утра семьдесят второго. Привкус гари у всего, даже у горячей клубники с грядки. Мама едет в отпуск в дом отдыха на верхней Волге и берет меня с собой. Одно из моих первых путешествий.

Шли дожди, мы жили в отсыревшем комарином домике, и сначала было скучно, несмотря на то, что каждый вечер крутили кино, но потом погода наладилась, в столовой у нас появился новый сосед, дядя Витя, и жизнь наша преобразилась. Мы с ним купались, катались по Волге на моторке, ходили в лес. Дядя Витя был жилист, златозуб, без конца смешил маму своими историями, из его шуток я половину не понимал, но рассказывал он так, что не смеяться было невозможно. Мамин новый знакомый мне очень нравился. Еще меня сразило, что он работал в тонвагене. Наверное, уже тогда меня завораживали слова.

Ну вот, без спроса называю того подростка мною, хотя совсем не уверен, что он согласился бы признать себя во мне нынешнем, седом, прожившем жизнь, болезненном зануде с выпершим бесстыжим брюхом. Он очень удивился бы: какой же это я? Не знаю, нашелся бы я, что ему ответить? Вряд ли. Меня зовут, как его, – ну и что?

Из историй дяди Вити почему-то запомнилось, как в детстве, катаясь на коньках по реке, он с мальчишками находил иногда вмерзших в лед лягушек. Если на них пописать, они оживали и начинали шевелиться. А еще про войну. Он рассказывал про штрафников, которых могло спасти только ранение. Смыл свою вину кровью – возвращают награды и звание. И вот они устраивали самострелы – в руку или ногу через буханку хлеба, чтобы не оставался пороховой нагар.

Мне в голову не приходило, что мама любила танцевать, а теперь она каждый вечер ходила с дядей Витей на танцы.

Однажды мама заговорила со мной каким-то непривычным голосом. Она попросила, если дядя Витя спросит меня о папе, ответить, что он умер.

Я удивился:

– Но ведь он не умер. Он просто переехал.

Она прижала мою голову к груди:

– Но ты же у меня умница и все понимаешь.

Я ничего не понимал, но кивнул.

И стал ждать, когда дядя Витя спросит меня о папе.

Странно было смотреть, как мама румянилась, пудрилась, подводила глаза, красила губы, прыскала себе на шею духами, делала маникюр – в нос бил острый запах лака. Я такой ее не знал раньше.

Мама была учительницей, преподавала русский и литературу, к тому времени она стала уже директором нашей 59-й на Арбате. Я ездил вместе с ней с первого класса через весь город – сперва с Пресни, где мы жили в коммуналке, потом из Матвеевской, где получили двухкомнатную в новостройке.

Понятно, она хотела, чтобы ребенок был под боком, в ее школе, но мне это сильно осложняло жизнь. Ее идеалом был какой-то учитель, преподававший математику и уже ушедший на пенсию. У того в классе учился сын, знавший этот предмет лучше всех, но когда отец вызывал сына к доске, то даже на правильное решение задачи всегда говорил: «Садись, три». Что-то подобное мне, например, пришлось испытать, когда наш класс делили, кому изучать английский, а кому – немецкий. Я хотел пойти в английскую группу – и имел на это все основания, потому что немецким как бы наказывали тех, кто плохо учится: мол, будешь плохо учиться, пойдешь в немецкую группу. Я учился хорошо, но мама записала меня именно туда, куда я не хотел. Чтобы никто из родителей ее не смог ни в чем упрекнуть. На первом месте у нее была школа, а все личное, семейное – на втором.

Ее поколение выросло под плакатом «Родина-мать зовет!».

Может, она и в Афганистан меня отправила бы не только с болью, но и с чувством исполненного долга матери перед отечеством, если бы я не поступил после школы в институт с военной кафедрой. Не знаю. Кстати, очевидно, я до сих пор офицер запаса той несуществующей армии несуществующей страны. Принес ведь когда-то в военных лагерях под Ковровом клятву защищать до последней капли крови разбежавшуюся вскоре отчизну. Помню, нужно было поцеловать Красное Знамя, поднес к губам, а оно на меня пахнуло копченой рыбой. Наверное, наши начальники пили пиво с рыбкой и вытирали о бархатное полотно руки.

Тогда, в школе, я, конечно, не осознавал, как тяжело было маме и всем нашим учителям: перед ними стояла задача без решения – учить говорить детей правду, вводя их в мир лжи. По писаному закону нужно говорить правду, а по неписаному – скажешь правду, потом не расхлебаешь.

Они нас учили лжи, в которую сами не верили, потому что любили и хотели спасти. Конечно, они боялись неправильно сказанных слов, но еще больше, чем за себя, они боялись за нас. Ведь в стране шла смертельная игра в слова. Нужно говорить правильные и не говорить неправильные. Границу никто не проводил, но каждый в себе этот рубеж чувствовал. Учителя пытались спасти правдолюбивых юношей от глупости, сделать им живительную прививку страха. Пусть сейчас будет немножко больно, но потом иммунитет на всю жизнь.

Может, нас плохо учили химии или английскому, зато мы получали показательные уроки в трудном искусстве выживания – говорить одно, а думать и делать другое.

Боги взрослых давно умерли, но на камланиях нужно было поклоняться им. Школа учила детей рабов смирению. Если хочешь чего-то добиться, нужно научиться произносить мертвые слова на мертвом языке, в котором застаивалась и гнила та мертвая жизнь.

Вообще, что значит быть хорошим учителем?

Очевидно, что хороший учитель при любом режиме должен развивать в детях качества, которые помогут им дальше в жизни, и не будет учить детей идти против течения, потому что им пригодятся совсем другие знания: знания дорожного движения по этой конкретной жизни. Выехал на встречную полосу – попадешь в аварию. Надо развернуться и влиться в общий поток. Хочешь чего-то достичь в этой жизни, зарабатывать прилично, обеспечивать семью, детей – надо влиться в общий поток: ты начальник – я дурак, я начальник – ты дурак, трудом праведным не построишь палат каменных, с волками жить – по волчьи выть.

А плохой учитель будет учить жить по другому закону, закону сохранения человеческого достоинства. И это чаще всего путь в лучшем случае в маргиналы, в худшем – к тюрьме или самоубийству. А то и просто пристрелят.

Значит, плохие учителя были хорошими, а хорошие – плохими? Впрочем, в России всегда так: правые – слева, левые – справа. Сколько веков выясняли, так и не выяснили: если любишь Родину, то нужно желать ей победы или поражения? Осталось до конца непроясненным, где кончается Отчизна и где начинается режим, – так все срослось.

Взять хотя бы тот же хоккей. По обе стороны колючей проволоки матчи СССР–Канада воспринимались как символическая битва двух систем. К концу советской власти мы болели за канадцев против Советов. А в 1972-м, когда состоялась эпохальная суперсерия, тот подросток, которого я упорно называю мной, еще жил в светлом мире до грехопадения и болел «за наших».

Это была все-таки странная держава. Хоккейные победы продлевали жизнь режиму, а поражения сокращали. Вблизи было не рассмотреть, что тот самый гол Пола Хендерсона, забитый с пятачка за тридцать четыре секунды до конца последнего матча, перевернул не только исход той серии, но стал point of no return для всей мировой империи, созданной усатым богдыханом. Ее разложение оставалось с той минуты только делом времени.

Забавно, что человек, поразивший мою страну в самое сердце, принял свою судьбу как-то совсем по-русски: сперва запил, бросив хоккей, а потом стал проповедником.

Хоккей попал на эти страницы, потому что наша школа находилась как раз напротив канадского посольства. Перед ним парковались нездешние, невероятные лимузины, завернувшие в наш Староконюшенный переулок прямо из американских фильмов. Можно было прильнуть к стеклу и разглядывать доску приборов, особенно впечатляла цифра 220 на спидометре, и мы, мальчики в мышиных серых костюмчиках, с жаром спорили о преимуществах «мустанга» перед «кадиллаком» или «шевроле» перед «фордом», пока из будки у дверей посольства не выскакивал милиционер, чтобы шугануть нас.

Для канадских хоккеистов в посольстве был устроен прием. Весть о том, что к нам приехали канадцы, разлетелась мгновенно, и мы толпились на противоположном тротуаре, пытаясь разглядеть кумиров. Это были наши боги, сошедшие с ледовой площадки телевизора, и было странно видеть их в пиджаках и галстуках. В окнах второго этажа арбатского особняка, распахнутых в теплый сентябрь семьдесят второго года, мелькали Фил Эспозито и Задира Кэшман, братья Фрэнк и Пит Маховличи. На наши восторженные вопли они выглядывали из окон, улыбались, махали, показывали большие пальцы кверху, мол, жизнь – классная штука, ребята!

Столько лет прошло, а как сейчас вижу беззубую улыбку Бобби Кларка, который высунулся в окно и бросил нам значок. Другие хоккеисты тоже стали бросать значки и пластинки жвачки. Даже какие-то печенья. Что тут началось! Как я ни пытался поймать хоть что-нибудь, меня отпихивали более удачливые. Так бы и остался ни с чем. Но тут произошло чудо. Бобби Кларк, почти лежа на подоконнике, стал тыкать в мою сторону пальцем. Я не верил своим глазам. Он смотрел именно на меня и кинул жвачку именно мне. Я поймал ее! Он рассмеялся и снова показал мне большой палец – молодец! Тут нас разогнала милиция. Жвачку мы поделили с друзьями, а обертку от нее я долго хранил. Нужно ли говорить, что это была самая вкусная жвачка, которую я когда-либо пробовал в жизни?

На следующий день к нам в класс пришла мама. У нее было строгое лицо. Мама умела быть строгой, и тогда ее боялась вся школа.

Она стала говорить, что наше поведение – это стыд и позор и для школы, и для всей страны. Нас фотографировали иностранные корреспонденты, и теперь весь мир увидит, как мы унижались, устроили драку из-за их жвачки.

Все молчали. Я чувствовал в этих обвинениях несправедливость. И вдруг неожиданно для самого себя заявил:

– А почему в нашей стране нет жвачки?

Мама ответила:

– В нашей стране много чего нет. Но это не значит, что нужно терять человеческое достоинство.

Я это запомнил.

Мама как директор была в школе представителем той тюремной системы, и ей приходилось трудно. Знаю, что она многих спасала, прикрывала. Старалась делать возможное: кесарю – кесарево, а детям – Пушкина. Пушкин на несколько поколений стал тайным кодом, ключом к сохранению человеческого в замордованной стране. Тогда уже многим казалось, что чем хуже, тем лучше, тем скорее все наконец развалится, но такие, как она, старались придать бесчеловечной жизни человечность. Самой ей спастись не удалось – получила свое по полной.

Вероника Калачева

В мои семнадцать лет наши отношения дошли до того, что я перестал с ней разговаривать. Вообще. Жили в одной квартире, но я с ней даже не здоровался. Не мог простить ей, что она в партии, что в школе нам задавали писать сочинения по «Целине» и «Малой Земле». Мне казалось, что борьбу с ненавистной системой нужно вести бескомпромиссно и начинать с себя, с семьи, с самых близких. Мне хотелось жить не по лжи, но я не понимал тогда, что я не герой, а сопляк. Думаю, то мое молчание тоже сократило ей жизнь.

Вот написал, что перестал тогда с мамой разговаривать, и сразу почувствовал, что написал не всю правду, поэтому получилась ложь.

Действительно, я с ней даже не здоровался, но не только потому, что прочитал «Колымские рассказы» и «Архипелаг», которые неисповедимыми путями попали тогда мне в руки и многое изменили в юношеской картине мира. Нет, конечно. Конфликт возник из-за моей первой любви. Маме не нравилась та девушка. Совсем не нравилась.

В школе она была всесильным директором, одним взглядом могла привести в оцепенение разбушевавшийся у неопытного учителя класс, но дома, в отношениях с собственным сыном оказалась совершенно беспомощной. Разумеется, мать хотела сыну добра. Но не умела. И, разумеется, мама была по поводу той девушки совершенно права. Но это я понял позже.

Катастрофа у мамы в школе случилась, когда к власти пришел Андропов. Никто не знал, что он уже смертельно болен. Все снова испугались своего страха.

Старшеклассники хотели провести вечер памяти Высоцкого. Коллеги маму отговаривали, но она разрешила. Вечер состоялся. Ребята пели его песни, читали стихи, слушали записи. На директора написали донос.

Школе устроили показательную порку, чтобы другим было неповадно.

Я уже жил тогда отдельно. Помню, как приехал домой, и мама рассказывала, как ее вызывали, как по-хамски разговаривали, как орали на нее. Она пыталась защищаться, объяснить что-то. Никто не собирался ее слушать.

Она хотела прожить свою жизнь, не теряя человеческого достоинства. За это ее просто растоптали.

Мама расплакалась, кажется, впервые при мне. Я не знал, что сказать, сидел рядом и гладил ее по плечу.

Вдруг захотелось попросить у нее прощения, что я тогда с ней почти год не разговаривал, но так и не попросил.

Маму выгнали с работы. Перенести этот удар она так и не смогла. Школа была всей ее жизнью.

Она тяжело заболела. Сначала сердце. Потом у нее обнаружили рак. Начались больницы, операции.

Я уже сам к этому времени работал в школе, в 444-й на Первомайской, после уроков приезжал к ней, часами сидел в больничной палате, проверяя тетрадки и подавая маме то попить, то судно, читал ей из газет, стриг ногти, просто был рядом. Если говорили о чем-то, то о каких-то пустяках. Вернее, о том, что казалось тогда важным, а теперь, через столько лет, кажется неважным. Я все хотел попросить у нее прощения, но как-то не получалось.

Потом я описал это во «Взятии Измаила»: ее соседку в больнице, лысую от химиотерапии и не снимавшую беретку, отчего она была похожа на художника с карикатур; как разлетались по палате обрезки ее ногтей, отросшие на скрюченных пальцах ног, когда я неуклюже пытался их постричь; как я принес ей доски на кровать, потому что мама не могла заснуть на больничной продавленной сетке.

Роман, написанный через несколько лет после маминой смерти, начинался в русской литературе, в нем было много цитат, связей, переплетений, а к концу я просто описывал то, что было в моей жизни. От сложного к простому. От книжного, начитанного – к маминому лифчику, набитому поролоном, который она надевала после того, как ей отрезали грудь. От старославянских центонов – к ее тихой смерти, которую она так ждала, чтобы отпустили боли.

На ее похоронах было очень много людей, собрались учителя, с которыми она вместе работала, бывшие ученики. У нее за долгие годы набралось много учеников. По-настоящему чему-то главному научить можно только своей жизнью.

Меня поразило, что в гробу она лежала с православным венчиком на лбу. Не знаю, откуда он взялся, мама была совсем не церковным человеком. В Бога мама не верила совершенно искренне. Она так выросла. И меня, когда родился, не хотела крестить. И не потому, что боялась неприятностей: она была в начале 1961-го, когда Сталин еще покоился в Мавзолее, школьным парторгом. Просто искренне не понимала: зачем? Бабушка тайком от нее крестила меня в церкви в Удельной, где мы летом жили на даче.

Да и мне в детстве было ясно, что в церковь ходят только необразованные бабушки, вроде моей, с тремя классами приходской школы.

А потом думал, будто старики ходят в церковь, потому что они больше, чем молодые, боятся смерти. И не знал тогда еще, что, наоборот, молодые больше боятся смерти.

Только после того как мамы не стало, я остро почувствовал, как необходимо, чтобы между близкими людьми состоялся один самый важный разговор. Обычно такой разговор откладывают, потому что не так просто за завтраком или где-нибудь в метро заговорить о самом главном. Всегда что-то мешает. Мне нужно было попросить у мамы прощения, а я за все эти годы так и не успел. Когда начал «Взятие Измаила», мне казалось, что это роман об истории, о стране, о судьбе, о слове, а оказалось, что это тот самый разговор.

При жизни такой разговор, наверное, и не может состояться. Важно, чтобы он произошел, а до или после – какая разница? Главное, что она услышала меня и простила.

Между операциями, когда проводила какое-то время не в больницах, а дома, мама разбирала накопившиеся за жизнь фотографии. Попросила купить альбомы и вклеивала в них карточки, каждую подписывала, кто на ней изображен, и иногда записывала на широких полях связанные с этими людьми истории. Получился семейный архив – для внуков.

После ее смерти я перевез альбомы к себе. А когда уезжал в Швейцарию, оставил все это у брата. Альбомы хранились у него в подмосковном доме.

Дом подожгли. Все наши фотографии сгорели.

У меня осталось только несколько детских карточек.

На одной из них я снят, наверное, отцом, еще на Пресне, но в тот же год мы переехали в Матвеевскую. Я в четвертом классе. На мне пальто с невидимым для объектива хлястиком. Очень хорошо помню то пальто, которое донашивал за братом. Мне все приходилось за ним донашивать. А пальто запомнилось вот почему. Мама часто рассказывала эту историю. Она очень короткая.

Из Матвеевской мы ездили в школу на 77-м автобусе до Дорогомиловской, а там пересаживались на троллейбус до Арбата, или можно было доехать на том же автобусе в другую сторону до железнодорожной станции и оттуда до Киевского вокзала. В то утро мы поехали на станцию. Ночью выпал первый снег. Тысячи ног утоптали платформу в ледяной каток. Когда подошла электричка, все ринулись к дверям. Вагоны, и так переполненные, нужно было штурмовать, втискиваться в битком набитые тамбуры. Между краем платформы и дверью была огромная щель, в которую я, поскользнувшись, и устремился. Мама, к счастью, удержала меня за хлястик.

Вот, собственно, и вся история, ничего особенного. Но для мамы этот случай был так важен, что она вспоминала его и незадолго перед смертью. Улыбалась и шептала чуть слышно – голос тогда она уже потеряла, могла только шептать:

– Тяну за хлястик и одна мысль в голове: вдруг сейчас оборвется?

И «Венерин волос», написанный в Цюрихе и Риме, начинался на самом деле с мамы, вернее, с ее дневника, который она мне дала перед своей последней операцией. Толстая тетрадь в клеенчатом переплете. Пожелтевшие страницы, исписанные карандашом, причем не тем «медицинским» почерком, который я знал, а каким-то уютным, девичьим. Мама начала записи в выпускном классе школы и вела несколько лет, когда уже была студенткой. Конец сороковых – самое начало пятидесятых.

Помню, что она мне рассказывала про гонения на «космополитов» у них в институте, когда исчезали самые хорошие профессора. Но в той тетрадке ничего этого нет. Самый обыкновенный дневник девушки: хочется кого-то любить, тревожные прислушивания к своему сердцу, пришло ли уже то самое чувство, настоящее ли? И очень много счастья. От прочитанных книг, от подруг, от солнца за окном, от дождя. Страницы, из которых перехлестывает бездумная юная уверенность в том, что жизнь даст больше, чем просишь.

Никаких следов страха, сковавшего страну. Будто не было никаких доносов, лагерей, арестов, очередей, нищеты.

Читал тогда и поражался наивности той слепой, не видевшей, куда она попала, девочки.

Эта девочка родилась в стране-тюрьме, во мраке, а все равно воспринимала свою жизнь как дар, как возможность осуществиться в любви, дать любовь, поделиться с миром своим счастьем.

Когда я узнал, что в подмосковном пожаре погиб и мамин дневник, почувствовал, что он меня не отпускает. И в какой-то момент пришло понимание: нет, это была не наивность и глупость юной дурочки, не осознававшей, что творится вокруг, это была мудрость того, кто посылал, посылает и будет всегда посылать девочек в этот мир, в какой бы ад мы его ни превратили.

Мир кругом холоден и темен, но в него послана девочка, чтобы своей потребностью в любви освещать, как свеча, окружающую человечью тьму.

Мама очень любила петь, но знала, что голоса у нее нет, и стеснялась. Пела, когда оставалась одна. Пела чаще всего то, что слушала в детстве. Одна из ее любимых певиц была Изабелла Юрьева. У отца были старые пластинки с ее романсами, и он часто заводил их, когда мы еще жили вместе в подвале на Староконюшенном и на Пресне.

Я тогда был уверен, что все эти голоса со старых пластинок – давно умерших людей. Для меня тогда был что Сталин, что Иван Грозный – далекое прошлое. Потом вдруг выяснилось, что Изабелла Юрьева жива, снова стали выпускать пластинки, показывать ее по телевизору. При желании можно было даже попасть на встречу с ней в Доме актера. Я так никогда с ней живой и не встретился.

Когда певица умерла, поразило, что она прожила сто лет, родилась в 1899-м и умерла в 2000-м – весь чудовищный проклятый русский XX век.

Я хотел написать книгу о том, что почувствовал и понял благодаря маминому дневнику. Я стал писать о Белле. Получился роман «Венерин волос».

От жизни певицы мало что осталось – ни дневников, ни мемуаров, известна только общая жизненная канва. В те годы люди боялись своего прошлого – неизвестно было, что из прожитого может оказаться в будущем смертельно опасным. Опасным могло оказаться все: прошедшие встречи, слова, письма. Прошлое уничтожали, старались избавиться от него.

Мне хотелось вернуть ей уничтоженную жизнь. Я стал писать ее воспоминания и дневники.

Мне важно было, по возможности, ничего не выдумывать. Например, взять из мемуаров людей, живших в том дореволюционном Ростове, непридуманное и вернуть моей Белле ее реальных учителей в гимназии Билинской на Таганрогском проспекте в доме Хахладжева, приказчика в писчебумажном магазине Иосифа Покорного на Садовой, где она покупала тетрадки и перья, того гимназического швейцара, который, прочитав «Холстомера», завещал свой скелет в анатомический кабинет.

Я по деталям возвращал ей прожитое, исчезнувшее.

Она ничего никогда не делала, кроме того, что пела, – как та стрекоза из басни. Только в реальной жизни для муравьев, строивших вавилонскую кучу до небес и превращавшихся в лагерную пыль, ее пение было не менее важным для выживания, чем запасы на зиму. Она была той самой свечкой, что хоть немного освещала их мрак. Она пела рабам о любви. Она помогала им сохранять человеческое достоинство.

Мне очень хотелось вернуть ей жизнь, хотя бы в книге – а другого способа и не существует.

Многое в жизни Изабеллы Юрьевой было, конечно, не так, как у моей Беллы.

Но знаю, когда мы с ней наконец встретимся, Изабелла Даниловна простит меня и скажет:

– Не переживай! Все хорошо. Спасибо тебе!

И вот теперь я возвращаюсь в дом отдыха на Волге, где в лесу полно земляники и все еще живы.

Вижу те картинки.

Кирпичная дорожка в столовую, выложенная елочкой.

Загаженный ближний лес, везде бумажки, бутылки, промасленные газеты.

Волга под ливнем, белая от пузырчатой пены, будто стирка.

Мы собирали грибы в дальнем лесу и возвращаемся проселком, а глаза все не могут остановиться – рыщут по обочине.

А вот мы с мамой ходили с утра на Волгу купаться, возвращаемся к нашему домику. Идем босиком по мокрому мху, и между пальцами проступает роса. Поднимаемся на ступеньки крыльца, уже нагревшиеся на солнце, и мама обращает мое внимание на наши быстро исчезающие следы:

– Видишь, у меня плоскостопие!

Наша комната в жаркий день: грибная сырость, шторы заколоты булавкой, обои заворачиваются, вспучиваются, мама закрывает скрипучую дверцу шкафчика, сунув в щель кусочек картона, чтобы не раскрывалась.

А теперь вижу пивную в ближайшем городке, в которую дядя Витя заскочил на минутку, и вот мы с мамой стоим на жаре уже полчаса, а он все не выходит.

Я все ждал, когда дядя Витя спросит меня о папе, но он до самого последнего дня так и не спросил.

В последнюю ночь перед отъездом я проснулся от мысли, что мама когда-нибудь умрет. Лежал в темноте, слушал, как она сопит во сне и, всхрапнув, просыпается, потом долго ворочается и снова принимается сопеть. Помню это острое чувство жалости, которое не давало мне уснуть. Получалось как-то странно – она лежала на соседней кровати совершенно живая и в то же время уже будто умерла. Еще очень хотелось в уборную. Туалетов в домиках не было. Днем приходилось бегать в малоприятное заведение, смердящее хлоркой, но ночью я просто устраивался где-нибудь недалеко от крыльца.

Вероника Калачева

Я тихо встал и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

Сырость, туман, ночной холод. Вот-вот будет светать.

Я остановился у ближайшего куста. От струи шел пар.

И вдруг со мной что-то произошло. Будто я попал из ненастоящего в настоящее. Будто все чувства, как объектив, навели на резкость. Будто у всего мира кругом оказалась моя кожа, продрогшая от августовского утренника.

Оглядывался и не понимал, что происходит, ведь проходил здесь столько раз – и не замечал, а теперь увидел, будто впервые, и этот куст жимолости, и рябину, и полотенце, забытое на протянутой веревке.

Из тумана в тишине доносились звуки: далекий гул моторки с реки, лай собак из деревни на том берегу, тревожный крик ночной птицы, гудок поезда со станции, от шоссейки долетал чей-то хриплый мат и девичий пьяный хохот.

Еще я услышал свое дыхание, как мои легкие захватывали жизнь.

Вдруг ощутил себя не у куста посреди тумана, а посреди мироздания. Да я и был мирозданием. В первый раз я тогда испытал это удивительное чувство. И это было не только предвосхищение всей будущей жизни. Тогда впервые все замкнулось, стало единым целым. Дымок от невидимого костра и мокрое шуршание в траве у меня под ногами. Неумерший папа и ничего не спросивший дядя Витя. Что было и что будет.

Все еще не названо, внесловесно, потому что таких слов не бывает.

И Волга где-то тут, в тумане течет, плещется, но ни в какое Каспийское море не впадает.

И мама умерла и живет одновременно. Лежит в гробу с православным бумажным венчиком на лбу и сопит во сне в том доме отдыха.

И все сливается в единое целое: и пальто с хлястиком, и беззубая улыбка Бобби Кларка, и сугроб Роберта Вальзера, и тот раздолбанный 77-й, который когда-то недотянул до Дорогомиловской, и пришлось топать по лужам. И я, печатающий сейчас на моем ноутбуке эти слова. И тот или та я, кто читает сейчас эту строчку.

И единственная возможность умереть – это задохнуться от счастья. С

1713 Astor. Пальто черное двубортное, длина 3/4, хлястик

‹ вернуться в каталог

Михаил Шишкин. «Пальто с хлястиком»

Фрагмент книги и обложка предоставлены Редакцией Елены Шубиной издательства АСТ

Оказавшись в Швейцарии, я прежде всего должен был понять, кто я и где я. Понять что-то для меня значит написать об этом книгу. Получилась “Русская Швейцария”. С помощью этой книги я через Швейцарию попытался понять что-то о себе и стране происхождения.

Эту книгу я не хотел писать, я хотел ее прочитать. Книга родилась из ощущения огромного количества дыр в швейцарском пейзаже. Горы и банки были на месте, но не хватало чего-то более существенного. Чужая страна останется чужой, пока не найдешь себе здесь родных и близких. Я стал искать Гоголя и Бунина, как бедный провинциал разыскивает в большом городе богатых родственников. Я просто собирал по крупицам, что было здесь с Толстым и Скрябиным, шел по следам известных художников и неизвестных путешественников, студентов и ученых, царей и революционеров, и у меня получалась история моей страны, моей России, которой нет.

В этой моей стране поселились между строк и мои умершие родители, и все мои безымянные тамбовские предки, которые секли и были высечены, расстреливали и были расстреляны. Я хотел просто составить “литературно-исторический путеводитель”, а получился роман о русском мире — только в нем, в отличие от традиционного романа, непридуманные персонажи проживают свои непридуманные жизни, вернее сказать, придуманные не мной.

В книге мало реальной Швейцарии, речь идет скорее о каком-то странном одноименном образовании, которое существует в пространстве русского культурного сознания. Из всех придуманных в России Западов есть самый придуманный — это карамзинский запад-рай.

Его придумали в XVIII веке немецкие и французские учителя в русских поместьях в окружении рабов. И Карамзин, прилежный ученик, сделал символом этого Запада Швейцарию. Это он в своих швейцарских письмах, написанных в России, бросается на колени на берегу Рейна под Базелем и восклицает: “Счастливые швейцары! Всякий ли день, всякий ли час благодарите вы небо за свое счастие, живучи в объятиях прелестной натуры, под благодетельными законами братского союза, в простоте нравов и служа одному Богу?”

Этот “просвещенный” вариант Запада придуман от обратного. Если Россия живет по принципу “ты начальник — я дурак, я начальник — ты дурак”, то там — республика, равенство, выборы и проч. Если в отечестве “трудом праведным не построишь палат каменных”, то там праведный труд и приводит к своему домику “с аистом на крыше”. Если на родине тебе что-то принадлежит только до тех пор, пока кто посильней не захотел у тебя это отнять, то там частная собственность священна, и крестьянин может быть уверен, что его лужайка будет принадлежать его потомкам и через десять поколений.

Получилась книга о затянувшейся борьбе русских идей, о бесконечной отечественной разборке, о вечных баррикадах на улицах пресловутой русской души.

Когда возник вопрос о переводе “Русской Швейцарии” на немецкий, вдруг обнаружилось, что эта книга по-настоящему существует только вместе с моим русским читателем. Любая сказанная по-русски фраза ставит тебя на ту или иную сторону баррикад. А при переводе не то что ассоциации с аллюзиями исчезают — половина имен уже требует пояснений, и совсем непонятно: а где же баррикады? Можно перевести слова, но нельзя перевести читателя.

Чтобы построить свой русский литературный ковчег, нужно стать отшельником. Уйти. Неважно куда — в Альпы или в себя. Взять с собой только прожитый опыт любви и утрат и десять веков кириллицы.

Чтобы знать направление слов, нужны две точки, через которые можно провести линию движения. Одна точка — это все, что было написано до тебя по-русски, начиная со славянского перевода Писания. Вторая точка — это ты сам со всеми твоими потрохами и любимыми людьми. Чтобы сказать что-то новое, нужно чувствовать в себе века традиции. Если где-то на электростанции нажать на кнопку, то в окнах городов замигает свет. Так в литературе, если написать слово, оно отзовется во всех уже существующих книгах, независимо от того, прочитал ты их или нет.

Литературная традиция — живое существо. Растение.По стволу идут соки к веткам. XIX век — это ствол русской литературы. Потом разветвление. Кажое новое поколение писателей — листва, которая к осени опадает. Но некоторые побеги продолжают собой ветвь. И, в отличие от заоконной листвы, писатели могут сами выбирать себе ветку. Важно найти ту главную ветку, которая тянется вверх, которой дерево растет в небо.

Чехов. Бунин. Набоков. Саша Соколов.

В моих текстах я хочу связать западную литературу, ее достижения в словесной технике с человечностью русского пера. Джойс не любит своих героев, а русские писатели любят. Русский герой — Акакий Акакиевич. Хотя любить его совершенно не за что.

Слова — материал для дороги. Самой главной и самой далекой. На “историческую родину” — к началу начал. “В начале была любовь. Такой сгусток любви. Вернее, даже не любовь еще, а потребность в ней, потому что любить было некого. Богу было одиноко и холодно. И вот эта любовь требовала исхода, объекта, хотелось тепла, прижаться к кому-то родному, понюхать такой вкусный детский затылок, свой, плоть от плоти — и вот Бог создал себе ребенка, чтобы его любить: Ниневию”. Роман — это возможность найти дорогу к той самой перволюбви. Автор для героев — Бог. Читатель идентифицирует себя с героем. Если автор любит своего Акакия Акакиевича, которого и любить-то не за что, то и читатель чувствует, знает, что Бог — существует и любит его, хотя и не за что. Просто так. Как своего ребенка. Вот слова и нужны, чтобы вымостить дорогу к этому чувству.

Но любая дорога со временем приходит в негодность — рытвины, ухабы. Язык стирается. Дорога, по которой прошли поколения, становится не проезжей. Зарастает пустословами. Нужно прокладывать новую. “Очередной роман” пишется стертым языком, уже никуда не ведущим. Чтобы добраться до цели, нужна новая дорога, новый способ складывания слов.

Мне было пятнадцать лет, когда я в первый раз хотел объясниться в любви. Я не смог произнести ни одного слова, онемел. Вдруг остро ощутил всю ложь слов, их предательство.

То, что я чувствовал, было совершенно невозможно вместить в глупые, дохлые слова. Тогда я впервые осознал, что все слова мертвы, а язык — это средство непонимания.

Наверно, с этого откровения, что словами ничего нельзя выразить, начинается творчество. Все важное происходит вне слов. И это важное, внесловесное, нужно перевести на язык музыки, или красок, или языка. Писателю ничего не остается, как совершить чудо и воскресить мертвые слова, сделать их снова живыми. И только этими ожившими словами получится говорить о любви.

Вешалка с кожаным ремешком — Крючки — Фурнитура

Информация о доставке

Стандартная доставка

Для товаров размером до коробки из-под обуви мы прилагаем все усилия, чтобы отправить их в течение 48 рабочих часов. Более крупные изделия обычно отправляются в течение 7-10 рабочих дней, так как отделочные и упаковочные работы могут занять значительно больше времени. Доставка только по краю.

В самые загруженные времена года (например, Рождество) это может занять больше времени из-за обстоятельств, не зависящих от нас.Мы постараемся связаться или проинформировать вас, когда какие-либо предметы выходят за рамки этого диапазона 7-10 рабочих дней или если предмет становится недоступным из-за других местных работ или художников, в отношении которых мы полагаемся на них в отношении всех или составных частей продукта.

Рождественская доставка

Мы постараемся отправить все заказанные товары до того, как 23 декабря 2019 года будет остановлено наше ежегодное Рождество. Для произведенных / подготовленных к заказу товаров, пожалуйста, предоставьте продленный 2-недельный срок поставки в связи с остановкой заводов на Рождество.

Для всех регулярных заказов, размещенных после 15 декабря, трудно гарантировать доставку до Рождества. Мы полагаемся на национальных курьеров для доставки нашим клиентам, и этот процесс обычно завершается в течение 48 часов с момента отправки. Обратите внимание, что курьеры могут испытывать небольшие задержки из-за большого потока доставок в это время года.

Мы можем полагаться на местные работы при поставке или создании определенных предметов, и это может иногда вызывать непредвиденные задержки, которые находятся вне нашего контроля.О любой потенциальной задержке будет сообщаться приблизительное время выполнения заказа на нашем веб-сайте. В противном случае наша служба поддержки клиентов свяжется с вами при первой возможности, чтобы сообщить о любых задержках или альтернативах, которые будут доступны немедленно.

Все заказы, полученные после 23 декабря, будут обрабатываться после 4 января 2020 года, включая заказы с доставкой на следующий день.

Информация о возврате

Изменил ваше мнение — не волнуйтесь.

Если вы передумаете относительно приобретенного продукта, не беспокойтесь, у вас есть 14 дней, чтобы вернуть его нам без вопросов. Пожалуйста, просто убедитесь, что товар возвращен безопасно и в пригодном для перепродажи состоянии, мы рекомендуем использовать службу отслеживаемой доставки. Для клиентов за пределами Европейского Союза товар может быть возвращен только в случае неисправности.

Неисправные товары

Если ваш товар был доставлен поврежденным или частично, пожалуйста, подпишите товар как «поврежденный».Пожалуйста, сообщите нам в течение 48 часов с момента получения. Пожалуйста, тщательно упакуйте товары в их оригинальную или подходящую упаковку, чтобы полностью защитить товары при их обратном пути к нам. Как только товары будут доставлены к нам в целости и сохранности, они будут проверены, и, если будет обнаружено, что они повреждены или неисправны, вам будет предложена замена или возврат.

Товары на заказ и на заказ

Из-за характера товаров, сделанных на заказ и на заказ, мы не можем принимать возврат, так как они могли быть изготовлены специально для вас.Если использовались произведения местных художников или художников, они также могут не принять возврат, поскольку товар может быть специально подготовлен для вас. В некоторых случаях работы и художники могут иметь запасы, поэтому возврат может приниматься в индивидуальном порядке. Сделанный на заказ включает в себя как продукты, так и сырье, которое сделано для вас или заказано для вас

Мы не несем ответственности за задержку, потерю или повреждение посылок. Мы рекомендуем всегда использовать отслеживаемую услугу, пожалуйста, всегда сохраняйте документы, подтверждающие почтовые расходы.Для получения дополнительной информации о нашей политике возврата перейдите по этой ссылке.

Для получения дополнительной информации о нашей политике возврата перейдите по этой ссылке.

QUIETLAB Пальто в клетку с ремешками на спине | mixxmix

Обмен и возврат

■ Политика возврата

— Товар (-ы) необходимо возвращать в неношеном, неповрежденном, немытом виде и со всеми прикрепленными бирками / этикетками, включая бесплатные подарки и любую упаковку.

— Для возврата по причинам, вызванным клиентом, включая неправильный адрес, отказ от уплаты таможенных пошлин и т. Д.,

товар повторно не отправлен. Соответствующие расходы (доставка туда и обратно, таможня и т. Д.) Будут вычтены из суммы возмещения.

— Все возвраты в связи с изменением решения должны отправляться через службу EMS.

— При возврате по причинам, вызванным магазином, включая неправильную доставку, дефектные товары и т. Д., Соответствующие расходы будут оплачены магазином.

■ Процесс возврата

1. Отправьте запрос на возврат в службу поддержки клиентов в течение 7 дней с момента получения товара.В противном случае ваш возврат не будет принят.

Если товар отсутствует, немедленно обратитесь в службу поддержки клиентов в течение 1 дня.

2. После того, как будет сделан запрос на возврат, наша команда по работе с клиентами свяжется с вами и проведет все необходимое.

3. Надежно упакуйте товар (-ы), который вы хотите вернуть, чтобы предотвратить повреждение при транспортировке, затем отправьте посылку через EMS на обратный адрес, указанный службой поддержки клиентов.

(Не забудьте указать номер заказа, имя и адрес электронной почты.)

4. После отправки сообщите в отдел обслуживания клиентов соответствующую информацию.

5. Возврат будет произведен после того, как мы получим и проверим ваш товар (ы).

■ Возможен возврат / обмен и аннулирование

1. Отмена или изменение заказа перед отправкой

A. Отмена и изменение заказа

i. Вы можете отменить свой заказ или внести изменения в информацию о товарах / доставке перед отправкой.

ii. Изменения могут быть обработаны только в том случае, если ваш заказ находится в состоянии «Перед отправкой» (подготовка к отправке).

Для внесения изменений или отмены требуется подтверждение от службы поддержки клиентов. Свяжитесь с нами немедленно по электронной почте.

iii. Вы можете изменить только вариант того же товара, который вы заказали. Обмен на другой товар не принимается.

iv. Если статус вашего заказа не находится в «Перед отправкой» (Подготовка к отправке), это означает, что ваш заказ уже был упакован и отправлен,

, поэтому мы не можем обработать отмену или изменение.

B. Когда заказанного товара нет в наличии

i. У нас действует система предварительного заказа, при которой товары складываются по мере размещения заказов.

ii. Обратите внимание, что наличие на складе может меняться в зависимости от того, когда вы покупаете товары,

, поэтому в вашем заказе могут быть распроданные товары.

iii. Распроданные товары будут аннулированы и возвращены через ваш первоначальный способ оплаты, а остальные товары будут отправлены, когда заказ будет готов.

Убедительно просим Вас рассмотреть этот вопрос.

2. В отношении стоимости возврата

A. Возврат в связи с изменением решения

i. Если ваш заказ соответствует требованиям по бесплатной доставке

1) Вы будете нести ответственность как за первоначальную, так и за обратную доставку, если вы вернете свой заказ полностью.

2) Вы будете нести ответственность как за первоначальную, так и за обратную доставку,

, если вы возвращаете часть вашего заказа, а остальная часть вашего заказа не соответствует требованиям по бесплатной доставке.

3) Вы несете ответственность только за возврат стоимости доставки, если вы возвращаете часть своего заказа

, а остальная сумма заказа по-прежнему соответствует требованиям по бесплатной доставке.

ii. Если ваш заказ не соответствует требованиям по бесплатной доставке,

вы должны будете оплатить стоимость обратной доставки.

iii. Обмен после отгрузки не принимается.

B. Возврат из-за брака или неправильной доставки

i.Соответствующие расходы несет магазин. Для оплаты обратной доставки клиент должен отправить

фотокопию квитанции о доставке в службу поддержки клиентов для возмещения расходов.

ii. Как только товар будет возвращен, мы произведем возврат средств за возвращенный товар и стоимость обратной доставки.

iii. Обмен после отгрузки не принимается.

■ Дело не подлежит возврату

1. Запрос на возврат сделан через 7 дней после даты доставки.

2. Возврат отправлен без предварительного запроса в службу поддержки.

3. Следы использования на возвращенных товарах

A. Поврежденная или отсутствующая этикетка / бирка

B. Запах или загрязнение в любой форме

C. Промытые или отремонтированные

4. Изготовленные товары из деликатных материалов, которые могут быть легко загрязнены, деформированы или повреждены

A. Трикотажный и шелковый материал

B. Предмет (ы) с бусинами и блестками

C. Оплата производится с использованием бонусных баллов (возврат возможен, если магазин находится по адресу неисправность)

Д.Изделия из кожи и шерсти

Предупреждает, что нельзя использовать толстые пальто, когда они пристегнуты к автокреслу

Не следует предупреждать о толстых пальто, когда ребенок пристегнут ремнями к автокреслу

Пальто может создать слишком большой зазор между лямками и телом ребенка, говорится в новом совете

Совет: не пристегивайте малышей к автокреслам толстым слоем

• Пальто может создать слишком большой промежуток между лямками и ребенком

Здесь холодная зимняя погода, но малыши не должны надевать толстые пальто, сидя в автокресле, говорится в совете.

Совет из блога о безопасности автомобилей Good Egg напоминает родителям, что следует снимать толстую куртку, прежде чем привязывать ребенка или малыша к автокреслу.

Причина, по которой так важно снимать с ребенка толстую куртку при пристегивании ремнями к машине, заключается в том, что пальто создает слишком большой зазор между ремнями безопасности и телом ребенка.
В случае столкновения привязь находится недостаточно близко к ребенку, чтобы удерживать его должным образом.

Какое идеальное расстояние между ремнем безопасности и ребенком?

Совет Good Egg Car Safety: снимите толстые слои, пристегните ребенка и затяните ремни так, чтобы между ремнем и ребенком оставалось только два пальца.

Как согреть ребенка во время поездки в машине

Младенцы: Одевайте своего ребенка в несколько тонких слоев для автомобильной поездки, и Good Egg Car Safety рекомендует использовать удобные пальцы ног или, в качестве альтернативы, тонкое одеяло, которое свернуто, и заправляйте его вокруг вашего ребенка через его шлейку, когда он уже должным образом пристегнут. их автокресло.

Дети: Шляпы и перчатки можно оставить, но опять же, снимите с ребенка толстое пальто и замените его одеялом, которое заправляют поверх ремня безопасности, когда они правильно пристегнуты, и убедитесь, что одеяло заправлено под их подмышками.Тот факт, что дети могут сами снимать одеяла, если им становится слишком жарко, также помогает избежать перегрева во время поездки в машине.

Helmut Lang 2001 Пальто Sartorial Chesterfield из шелка / хлопка с ремнем для связывания — ENDYMA

IT 42: лучший вариант для женщин в Великобритании 8 / США 6 или UK 10/ США 8.

Пальто на заказ Helmut Lang из S / S 2001 . В новом состоянии без ярлыков; внешние карманы зашиты. Сделано в Италии.

S / S 2001 была квинтэссенцией коллекции Хельмута Ланга, которая объединила его интеллектуальный концептуализм с новым ощущением сырой, но изысканной сексуальности . Тем не менее, легкая простота сохраняет ключевую позицию в индивидуальном дизайне Ланга, и эволюция его работ проявляется в тонких, элегантных и часто неожиданных проявлениях.Это красивое пальто Chesterfield демонстрирует тонкий подход Лэнга: уникальная ткань , отделка вручную и элементы, вдохновленные подрывным бондажем . Первоначально представленный на подиуме сезона осень-зима 1993, классический дизайн выпускался каждый сезон в разных тканях (на фото: весна / лето 2001, весна / лето 1994, осень / зима 1995 и весна / лето 1999).

Эта версия пальто изготовлена ​​из роскошной шелковой / хлопчатобумажной ткани с текстурированной плоской тканью. Чередование серебряных шелковых и бежевых хлопковых ниток придает материалу ярко выраженную текстуру с легким блеском.Прочная драпировка ткани дополняет структурированный крой пальто с узкими плечами, облегающим телом и узкими удлиненными рукавами. Спереди застегивается на потайную пуговицу с элегантной строчкой с отстрочкой по планке, краям лацканов и клапанам карманов. Эта изысканная деталь придает изделию изысканный вид, который в наши дни редко можно увидеть в дизайнерской одежде. Спинка элегантного контурного кроя с высокой шлицей. Внутри талии украшает фирменный ремешок для связывания Helmut Lang с металлическим регулируемым D-образным кольцом.

Качество этого изделия впечатляет и демонстрирует прославленный пошив Хельмута Ланга в лучшем виде. Одна из самых впечатляющих деталей — потайная планка пальто, нижняя часть которой имеет острую «прорезь». Его технически сложное исполнение отличается высокой точностью и отдельной футеровкой. Нижний воротник отделан фетром красивого мраморного кремового цвета , который выглядит фантастически, когда воротник находится в приподнятом состоянии. Вентиляционное отверстие сзади застегивается на пуговицу. Внутренняя часть пальто полностью обшита вискозой , шелковистое золото , которая приятна на ощупь, а все карманы отделаны гладким белым хлопком.В целом, все внешние швы и строчки выполнены безупречно и придают пальто архитектурную точность, которая является синонимом кроя Лэнга.

Это фирменная одежда Хельмута Ланга с неподвластным времени дизайном, изысканной отделкой и необычной тканью. Своеобразный подход Хельмута Ланга к пошиву одежды способствовал превращению классических форм в сложные и утонченные модели подиумов, и влияние его новаторского видения можно наблюдать на многочисленных современных лейблах от пионеров авангарда, таких как Фиби Фило для Céline и Раф Симонс для Jil Sander / Dior для таких брендов, как APC, COS и TopShop. Helmut Lang Одежда сегодня так же актуальна, как и при первой демонстрации , и это редкое пальто выглядит и ощущается лучше, чем аналогичные предметы одежды, созданные в наши дни.

.