Дэниел замер в изумлении: в осколке зеркала, написанном на стене, словно отразились и запечатлелись мгновения после аварии, той самой, которая отняла у него прежний облик. И душа его вновь словно зависла над шоссе… над Лэоэли, Мартином, Сэмюелем, Эндрю, над самим Дэниелом, его телом, безразличным к прикосновениям жизни. Сверху крупным планом – прежде он не мог бы и представить такого, но теперь видел, и это не было обманом зрения, он смотрел и видел, и чувствовал – сверху над живыми и мёртвыми – два лица: одно его, Дэниела, кисейное, словно дымка, с чертами-складками кисеи… обретает черты другого, Мартина, которые вот-вот, на глазах у созерцателя переплетутся и слепятся в телесную оболочку, живую телесную оболочку… И глаза: Дэниела – словно явленные изгибами кисеи, словно смотревшие из-за грани этого мира, и Мартина: один – словно реальный, словно живое отражение в зеркале, только один он и реальный, с душой небесно-синего цвета, и другой – словно воронка в зеркальном полотне, словно чёрная бездна, уходящая вглубь, в зазеркалье.
